И вот, наконец, наступила зима. Проснувшись утром и выглянув в маленькое, мутноватое окошко заимки, он увидел медленно падающие сквозь голые ветви деревьев большие и пушистые снежные хлопья, постепенно закрывавшие уже начавшую промерзать за последнюю неделю землю. Когда пошел снег, он не заметил - вечером его еще не было и небо было чистое - стояли погожие и морозные осенние дни; а к утру земля уже оказалась почти полностью покрыта свежим снежком: только кое-где виднелись еще высокие пожухлые стебли травы. Ветра не было и вокруг стояла непередаваемая словами тишина, бывающая только во время вот такого медленного и неспешного снегопада в глубине заснувшего на зиму леса. Падающий снег медленно укутывал землю, голые ветви деревьев, весь лесной мир - и смотреть на это можно было, как и на пламя, бесконечно, и невыразимо, очищающе и умиротворяюще приятно. Всю осень он обустраивал свое новое лесное обиталище, таская на себе из деревни в эту, столь удачно расположенную, старую охотничью заимку все, что ему "могло бы пригодиться": неведомо как оказавшийся в одном из полуобвалившихся и прогнивших деревенских домов каменный уголь, небогатую кухонную утварь - чайник, чугунки, сковородки, одну медную кастрюлю (всю зеленую от окиси - он целый день оттирал ее тряпкой и песком около ручейка), четыре тарелки, точило, пару топоров (колун и обычный плотницкий - от них остались только собственно лезвия, заржавевшие, но еще пригодные, а топорища он сделал уже здесь), пилы (лучковую, деревянные части для которой тоже пришлось делать самому, и ножовку), одну косу (непонятно зачем), несколько ножей и ложек и одну стальную вилку. Натаскал и выкопанную в заросших крапивой огородах мелкую, не больше куриного яйца, картошку (целых три мешка получилось) и полмешка такого же мелкого лука. А вот муку, крупы и макароны пришлось тащить в несколько заходов "за тридевять земель" пешком из станционного городка, самой близкой точки с железной дорогой к этому месту - ох и намучился... И еще сильнее намучился он при доставке двух канистр керосина - по одной в рюкзаке за раз - керосиновые лампы для долгих темных зимних вечеров питать. Свечи тоже были, но они - на самый крайний случай... А параллельно с этими снабженческими "марш-бросками" он латал и приводил в порядок саму эту заимку - небольшую, пять на пять метров, избушку: пристраивал к ней сени и второй потолок на чердаке (чтоб теплее было), сложил более-менее приличную печь, занявшую почти треть домика (а кирпичи опять пришлось тащить из деревни за тридцать километров, разбирая и так развалившуюся печь в одном из завалившихся домов). Вырыл погреб, поменял сгнившие доски пола (редкая роскошь для охотничьих заимок), очистил от мха сруб (хорошо, что из лиственницы оказался - сколько лет прошло, а все еще крепкий), и обшил его внутри досками, таская их опять-таки из деревни - в общем, дел хватало... В пятнадцати минутах ходьбы от заимки находился ручеек - хорошо, хоть колодец копать не пришлось. А в перерывах между хождением туда-сюда, в основном в ненастные дни, когда он делал-таки паузу в казавшихся бесконечными хлопотах по обустройству, он ходил по лесу вокруг своей избушки и собирал сначала крепкие летние, а потом и чахлые и отходящие осенние грибы: в основном, конечно, он охотился за белыми и прочими благородными грибами, но и простых сыроежек и в особенности лисичек, которые он очень любил, не пропускал, если они попадались. А окончательно вымокнув, возвращался в заимку и, протопив печку, варил неблагородные грибы и сушил на самодельном противне благородные. После чего развешивал мешочки с грибами во всех недоступных мышам местах. Несколько раз, после того, как ему пришлось пристрелить особо агрессивного секача (и чем он ему не понравился?), он также и жарил на сале собранные грибы с картошкой, жалея, что без масла только такой способ и возможен - а масла у него было всего два литра - на самый крайний случай... Не забывал он и периодически навещать свою призрачную подругу и учительницу, поляна которой была всего в семи километрах по лесу - теперь он мог уже безошибочно определять нужное направление как туда, так и обратно, "к себе домой" - раз усвоенные навыки давали о себе знать. Зачем он это делал - он сам не понимал: ведь они и так продолжали общаться почти каждую ночь - она, рассказав и показав ему уже все, что сама умела, являлась теперь "просто посидеть", по ее выражению - и никакой особой необходимости в тех визитах на место ее смерти вроде бы и не было... А она как-то, в самом начале осенней дождливой хмари, привела к его домику маленького, двухмесячного наверное, черного котенка (не простой, видать, котенок оказался, раз за призраком пошел), которого он с радостью принял - мышиные норы на соседней полянке имелись - значит, и в дом когда-нибудь заберутся - прокормится, да и какая-никакая компания - он, вообще-то любил кошек, почему и обрадовался совершенно неожиданному подарку. Вот в таких, когда-то обычных для каждого русского мужика, хлопотах и прошла вся осень, а теперь вот уже и зима наступила - время просто жить и, главное, для чего он сюда забрался, думать и практиковаться. Все два предыдущих года после своего первого визита сюда он прочесывал все доступные библиотеки и мелким, но четким почерком переписывал в специально купленную тетрадь все, что попадалось "дельного" - и вот теперь, за, похоже, пятимесячную зиму, предстояло во всем этом разобраться и освоить то, что удастся освоить - а в этом он очень надеялся на помощь своей призрачной подруги - все-таки ее опыт был как минимум на сто лет больше его собственного - вдвоем как-нибудь разберемся где тут что... А она, кстати, настоятельно советовала направить основные усилия только на ментальную магию, не давая ему ни на минуту забыть о том, что все, имеющее материальный след (пентаграммы, обереги, магические инструменты и т.п., о чем так много говорилось в прочитанных и законспектированных им книгах), может случайно выдать его людям, злобу которых к отличным от них самих она испытала на себе - и на все его аргументы, что сейчас, мол, другое время, что магию всерьез никто уже не воспринимает, она отвечала односложно - "увидишь"... И он запомнил это накрепко, но здесь, в глубине леса, все-таки рассчитывал попробовать не только ментал - он рассуждал, что знание смежных областей еще никому никогда не повредило. И первое, что она посоветовала ему сделать, пока еще осенний лес не завалило снегом и "раз он шляется как медведь-шатун туда-сюда-обратно" - это создать вокруг своего домика охранные (извещающие), отводящие глаза (оберегающие) и силовые (отталкивающие и сбивающие с пути) круги - зимой, когда болота замерзают, а выследить зверя по следам становится легче легкого, в лес непременно полезет всякий-разный люд с ружьями и непременной водкой - и принимать таких вот "гостей" совершенно нет никакой необходимости. Ох и намучился он с этими магическими кругами с непривычки - нет слов. Сначала надо было научиться вырабатывать в себе и долго-долго держать ту или иную эмоцию или ощущение, которые потом будут вложены в силу кругов. И как же оказалось тяжело и изматывающе держать в себе час (всего лишь час!) то же невнятное опасение для отторгающего круга... Или же ощущение головокружения и каши в голове, необходимое для отводящего - начинаешь пробовать и эта каша мгновенно забивает твою собственную голову, заставляя отвлечься и, таким образом, перестать держать ощущение - нередко такие упражнения заканчивались засунутой в ведро с холодной водой головой... А она, наблюдая за всем этим, смеялась и постоянно повторяла известные ей откуда-то суворовские слова "тяжело в ученьи - легко в бою". Он, кстати, никогда не мог представить, что бесплотный смех призрака может быть таким разным - словно щекучущие колокольчики, когда он добрый или как режущий холодный нож, когда злой... Понятно, теперь, почему призраков боялись - они могли, сами того особо не желая, загнать человека в такой ужас, что не каждый выдержит... А потом, после худо-бедно освоенной способности держать ощущение, надо было учиться накапливать и аккумулировать свою энергию - как силовую, так и интеллектуальную (ее она называла духовной). А это оказалось еще труднее, так как требовало одновременно сохранения модулирующего ее ощущения и резкого возростания необходимой для генерации энергии эмоции - а возможность таких "двойных" эмоций до этого момента ему даже в голову не приходила, не говоря уж о том, что за его не больно-то легкую жизнь эмоции потеряли свою былую силу - подрастратились, да и превоначально развитый им навык их гасить и скрывать очень сильно мешал в этом деле... Следующее, что надо было делать, это, научившись всему предыдущему в спокойной домашней обстановке, начать воспроизводить это снаружи, во время движения, где отвлекающих факторов, начиная от карканья залетных ворон и заканчивая элементарным пронизывающим ветром, было в достатке - и только когда и это начало получаться - он начал проводить и напитывать отмодулированной нужным ощущением силой сами защитные круги. И пока ему в конце-концов удалось окружить свое обиталище защитой "по всем правилам" пришлось ходить по создаваемым кругам отнюдь не один раз, подпитывая их энергией снова и снова... И какую же радость ему доставил случайно увиденный вечером волк, фыркающий, рычащий и очумело крутящий головой в своих бесплодных попытках войти в построенный им отторгающий круг - он воочию убедился, что первый раз сделанное им парафизическое явление работает... А когда он рассказал ей об этой своей удаче - оказалось, что все теперь надо исправлять - круги должны были быть предназначены только для людей, а не для всего живого, иначе эта часть леса опустеет и начнет медленно умирать - и ему снова и снова приходилось напрягаться, исправляя и корректируя уже сделанное... Но, наконец-таки, уже к середине третьего месяца мучений, эта его первая практическая работа была закончена, и успешно - незваных гостей теперь можно было не опасаться... Он встал, оделся, пошуровал в печи, оголяя еще не потухшие угли, собрал их кочергой (знатная кочерга - кованая) в середину, кинул на них пяток поленьев - должны, вроде, загореться, и, поставив в печь чайник, вышел наружу - умыться первым снегом и просто подышать воздухом, пока разгорается снова печь. Вокруг было очень, просто очень хорошо - мог ли он мечтать о таком в городах и около, где прошла большая часть его жизни... Он присел на ступеньку у двери и начал задумчиво смотреть на снегопад... А снег все падал и падал - тихо-тихо, наверное, боясь разбудить заснувший лес или его обитателей... Начиналась зима, время его собственной учебы и настоящих, первых за всю его академическую карьеру, независимых исследований с разработкой собственных гипотез и проверяющих их верность экспериментов, а также и дискуссий со своей единственной коллегой "по существу вопроса", а не "по персоналиям", как это было принято в академической среде - и это было тем интересней и ответственней, что объектом этих исследований и экспериментов предстояло стать ему самому - а с такой постановкой задачи, когда объект эксперимента, измерительный прибор и сам экспериментатор одно и то же лицо, его, когда-то материалистическому мышлению, поневоле пришлось перестраиваться - и похоже, это была лишь первая перестройка сознания... А по результатам этих исследований, возможно, эта зима могла стать началом новой, неизведанной доселе жизни...
И вот, наконец, наступила зима. Проснувшись утром и выглянув в маленькое, мутноватое окошко заимки, он увидел медленно падающие сквозь голые ветви деревьев большие и пушистые снежные хлопья, постепенно закрывавшие уже начавшую промерзать за последнюю неделю землю. Когда пошел снег, он не заметил - вечером его еще не было и небо было чистое - стояли погожие и морозные осенние дни; а к утру земля уже оказалась почти полностью покрыта свежим снежком: только кое-где виднелись еще высокие пожухлые стебли травы. Ветра не было и вокруг стояла непередаваемая словами тишина, бывающая только во время вот такого медленного и неспешного снегопада в глубине заснувшего на зиму леса. Падающий снег медленно укутывал землю, голые ветви деревьев, весь лесной мир - и смотреть на это можно было, как и на пламя, бесконечно, и невыразимо, очищающе и умиротворяюще приятно.